Меню:
Проверь себя:
В Европу — на равных правах
Московия в зеркале европейской прессы
300 лет назад для России начался новый отсчет времени — в прямом и переносном смысле. Российский календарь был приведен в соответствие с западным, тем самым создавалось общее временное пространство России и Европы. «Варварская Московия» (именно так именовала тогда просвещенная Европа нашу страну) на глазах изумленного Запада стала превращаться в Российскую империю, одну из великих держав Европы. Незадолго до начала этих стремительных перемен Россию в Европе не ждали, она почти не бралась в расчет в западно-европейской политике. Сами европейцы редко ездили в Московию, которая их привлекала не более чем какая-нибудь Персия.
Когда в 1697 году Великое русское посольство прибыло в Европу, это удивительное событие взволновало самые разные круги европейского общества. Более всего занимала всех загадочная личность в свите русского посольства: молодой человек, который назывался Петром Михайловым. Он часто отделялся от посольства, останавливался в разных местах, учился морскому делу; ничто не ускользало от его внимания; он обладал удивительной жаждой знаний, понятливостью, способностями необыкновенными; этот удивительный человек был сам царь Московии — Петр I.
Явление московского царя возбуждало в Европе естественный интерес и любопытство. Многие хотят посмотреть на диковинку, на варвара, который желает быть образованным и образовать свой народ. Среди интересующихся — две женщины, которых можно считать яркими представительницами цивилизованного западно-европейского общества: ганноверская курфюрстина Софья и ее дочь, курфюрстина бранден-бургская Софья Шарлотта. Какое же впечатление произвел на них Петр? Сохранились их отзывы о царе московитян. «Я представляла себе его гримасы хуже, чем они на самом деле, — записала Софья Шарлотта, — и удержаться от некоторых из них не в его власти. Видно также, что его не выучили есть опрятно; но мне понравились его естественность и непринужденность». Ее мать была более благосклонной к русскому царю: «Царь высок ростом, у него прекрасные черты лица и благородная осанка; он обладает большой живостью ума, ответы его быстры и верны. Но при всех достоинствах, которыми одарила его природа, желательно было бы, чтоб в нем было меньше грубости. Это государь очень хороший и вместе с тем очень дурный; в нравственном отношении он полный представитель своей страны. Если б он получил лучшее воспитание, то из него вышел бы человек совершенный, потому что у него много достоинств и необыкновенный ум». Странный и, может быть, отчасти даже оскорбительный отзыв, но главное в нем то, что он передает всю сложность многогранной натуры Петра, сына своего отечества.
Великое посольство нашло освещение во многих европейских газетах; весь его путь начиная с сентября 1697 года отмечался во всех городах от станции к станции. Немецкие газеты писали с изумлением о путешествующем инкогнито русском царе, о его простой немецкой одежде, о его общении с простыми людьми и его рвении в изучении морского и военного ремесел. Лейпцигская газета сообщала о беседе в Венеции с представителем русского посольства. Журналист интересовался, почему так много русских находится в Европе. Русский дипломат ответил, что наем иностранных специалистов стоит очень дорого, и поэтому царь решил послать своих людей для обучения за границу.
И после возвращения посольства Московия привлекла к себе внимание всех газетчиков Европы. Каждое событие в варварской стране вызывало отклик, будь то введение европейского платья, стрижка бород у русских бояр, реформа церкви, календаря, военные маневры и т. д. В европейской прессе подробно обсуждалось поведение Петра, не соответствовавшее придворным протоколам: Петр сам организовывает маскарады, сам зажигает фейерверки, бесстрашно участвует в тушении пожара во дворце в 1701 году, свободно общается с иностранцами вне дворца.
Публицистика никогда не была достоверным слепком с действительности, то или иное искажение событий неизбежно; в анализируемый период это проявлялось особенно выпукло, ибо источниками публицистики служили зачастую лишь донесения дипломатов и непроверенные слухи. Иностранцы никогда не вникали глубоко в реалии жизни «варварской» страны и судили подчас очень субъективно, поверхностно и не без пренебрежения.
В личности Петра было сочетание восточного деспотизма и современного западного рационализма. Первое качество, естественно, отталкивало европейцев, как и его необузданные проявления, а второе очаровывало. Но все подчеркивали его неповторимость и отличие от других властителей Европы. Жестокие меры, принятые Петром в отношении бунтующих стрельцов, вызвали шок в ряде европейских стран. Писали о том, что царь собственноручно рубил головы, что бунтовщиков медленно погружали в котлы с кипятком и пр. В писаниях о Москве явно прочитывалось между строк изумление публицистов, испуг их перед загадочной страной и ее могучим правителем.
В европейской прессе сложился некий стереотип изображения москвитянина: писалось о его рабской натуре, пьянстве, врожденной дикости, о беспредельном деспотизме господ; вывод — в России народ угнетен и далеко отстал от остальных народов Европы. Поэтому всегда подчеркивался личностный характер перемен в Москве: все заслуги приписывались царю, так как масса русского населения, по западному мнению, была инертна.
Интерес к Москве все время возрастал: если в начале XVIII века о России сообщалось в общем потоке сведений из северных стран, то постепенно информация о русском государстве и о русской столице расширялась и углублялась, приобретая многосторонний характер. Например, читатели журнала «Европейская молва», основанного в Лейпциге в 1702 году, получали наиболее полную информацию о России. Военные победы России над шведами в Северной войне воспринимались в Европе тревожно; Московия становилась «нарушителем спокойствия»; успехи русских войск вели к новым территориальным приобретениям России и вызывали у европейцев страх своей непредсказуемостью: что дальше? кто следующий? Петр своей бурной деятельностью воистину пробудил интерес в Европе к себе и к России, но этот интерес не был спонтанным, он целенаправленно формировался Петром. Прорусская позиция поощрялась в европейской печати, в том числе материально. Задача заключалась не только в пропаганде успехов новой России, но и в контрпропаганде — против искажения образа России, против враждебных выпадов в ее адрес. Эта задача решалась и с помощью привлечения иностранных ученых в Россию. В дальнейшем они внесли значительный вклад в создание положительного образа России на Западе.
Среди поставщиков положительной информации о России был барон фон Гюссен (родился в 1666 году, образование получил в различных университетах, был доктором права, состоял на дипломатической службе Петра I и был воспитателем царевича Алексея). Своими публикациями в европейской прессе он распространял доброжелательные мнения о Московии, а также налаживал связи с издателями, формировал в общественном мнении положительный образ России. Это было особенно важно в период Северной войны, когда было необходимо противостоять антирусской пропаганде шведов в периодической печати Западной Европы.
В начале XVIII века шведы печатали в европейских газетах ужасающие сведения о якобы варварской жестокости русских (о том, что пленным отрезали носы и уши, вырезали ремни из спины, вырывали языки, протыкали отверстия в теле, засыпали туда порох и поджигали и т. п.); не менее жестоко русские якобы обращались и со своими подданными, крепостными крестьянами: мол, у какого-то крестьянина сняли кожу со спины, а потом бросили его в огонь и поджарили7. Это была настоящая информационная война, в ход шли все доступные в то время средства распространения компромата на враждебную страну. Цель шведов была очевидна: вызвать страх и потрясение у европейских читателей, настроить их против Московии и московитян, препятствовать переходу иностранных военных на русскую службу, то есть лишить Россию экономической и моральной поддержки со стороны Европы.
Особенно известен пасквиль «Письмо знатного немецкого офицера Тайному совету некоего высокого правителя»8, изданный шведами в разных странах в 1704-1705 годах; он наделал много шума. Написан он был бывшим воспитателем царевича Алексея Мартином Нойгебауэром, который был уволен со службы и эмигрировал в Швецию. Барон фон Гюссен под псевдонимом Симон Петерсон выступил с тремя опровержениями пасквиля Нойгебауэра.
Когда в 1703 году в Москве вышли первые «Ведомости», Гюссен включил материалы о новой газете в «Хюбнеровский газетный лексикон».
Среди наиболее авторитетных немецких журналов того времени, куда барон фон Гюссен поставлял информацию о России, было ежемесячное издание для интеллектуалов «Ученые ведомости», выходившее на латинском языке. Целью журнала было знакомство ученых всей Европы с новыми книгами: печатались отрывки из сочинений и рецензии на них. С начала XVIII века журнал подробно рассказывал и о российских делах.
Другим журналом была «Европейская молва», которая имела большой успех, потому что давала на своих страницах только проверенную информацию по государственным источникам.
Сотрудником обоих изданий в разное время (в 1702 и 1712 годах) был Христиан Штиф, профессор истории и риторики, иностранный член Берлинской академии. Он был первым иностранным автором, который обобщил обширный материал о переменах в России и в 1706 году опубликовал во Франкфурте-на-Майне свой труд «Реляция о современном положении империи московитов». Для западноевропейцев в это время Россия уже не являлась неким отдаленным «азиатским» государством, окостеневшим в самоизоляции; благодаря прессе было известно, что государство московитов пережило быстрый поворот в сторону просвещения. Но «Реляция» Христиана Штифа представляла собой первую монографию, которая содержала в себе обширные сведения о переменах в России и тем самым не только соответствовала своему названию (будучи своего рода отчетом о состоянии Московии в данный момент), но и отвечала более широким ожиданиям читателей.
Труд Христиана Штифа открывается характерным для прорусской литературы обращением к читателю: «Правители обширнейшего Московского царства за последнее столетие установили многочисленные связи по делам государства со своими соседями, но никогда ни один московский государь не производил своими деяниями большего впечатления на мир, как всемогущий царь Петр Алексеевич, который государственное и военное устройство своей страны обновил и поставил на ноги и добыл бессмертную память своему оружию в Лифляндии. Напечатанием сей записки достигнется известность об нынешнем состоянии Московского царства, дабы пресеклись какие-либо кривотолки, тем более что автор сам добывал свои сведения из лучших источников и самоновейших известий».
Штиф рассматривает «государственные нормы поведения» в старой и новой Москве; пишет о состоянии церквей, о религии, о школах, о свадьбах и похоронах, о денежном довольствии и ночной страже в Москве, о различии сословий, о пище, торговле, отправлении должностей, об обычаях и науках и т. д. Труд обширен и многообразен, автор добросовестно стремился показать состояние Московии со всех сторон. Выводы, к которым приходит Христиан Штиф, порой весьма нелестны для русского самосознания: «До сих пор они жили в величайшем в мире варварстве, но теперь более или менее цивилизованны». «Окультуривание целого народа — дело не одного года, а целого столетия, пока не установится писаный закон и не будет приведен в действие». При этом Штиф замечает: «Нелегко с народом, который, подобно московитам, рожден для рабства; их природа столь преступна, что они добровольно ничего не хотят делать, и принудить их к труду можно только жестоким битьем». По мнению немецкого ученого, самооценка русских весьма завышена; он во всех «новейших сведениях» не нашел фактов для оправдания гордого самосознания московитов: «При сих «рыцарских» нравах (он приписывает русским дикую грубость нравов. — Н. Б.) они мнят себя мужественными, гордыми и лучшими по сравнению с другими народами, они хвастаются безмерно и претендуют на преимущество во всех без исключения предметах».
Палитра суждений о Московии в рассматриваемый период весьма пестра: от негативного, неприязненного отношения до восторженного восхваления. Противоречиво отношение европейцев к русскому народу, который представлен явно недоброжелательно.
В «Лексиконе» Цедлера, «объемлющего все науки и искусства», о русских сказано, что они недоверчивы и вероломны, по натуре жестоки и т. д. При этом автор ссылается на свидетельства немецких ученых, работавших в России, мнения которых явно предвзяты и субъективны. И в то же время автор «Лексикона» восхваляет правящие круги России, которые стремятся приобщить страну к европейскому Просвещению, в частности, приглашая в Россию на работу крупнейших европейских ученых.
В росте военной мощи России европейцы видели явную угрозу для Запада. Анонимный автор «Европейского почтальона» в 1726 году предупреждает читателей о русской опасности, экспансии русских на Запад через Прибалтику в пограничные части «Римской империи германской нации»*. Автор при этом встревожен, что никто из немецких князей даже не пытается противостоять этому натиску. Особенно остро эту угрозу со стороны России чувствовали немцы, так как они осознавали себя небольшой нацией, слабой и даже третируемой со стороны колоссального, угрожающего силой соседа, и защитной реакцией было презрение к народу этого государства, как к дикому, жестокому, безнравственному, раболепному, грязному, пьяному варвару. Отчасти в столь негативном отношении к русским повинна и шведская антирусская пропаганда.
Однако подобное отношение не было преобладающим, оно выражало крайний полюс негативного взгляда на Московию. Более просвещенные европейцы глубже оценивали проводившиеся в России преобразования. Лейбниц писал в 1712 году царю Петру: «Мне кажется, что это перст божий, что наука, совершив круг земной, ныне пришла к скифам и что Ваше Величество явилось орудием судьбы, ибо Вы с одной стороны из Европы, а с другой стороны из Китая можете извлечь все лучшее и в состоянии то и другое благими делами
усовершенствовать. Ибо в Вашей империи большей частью все еще осваивается заново — пред вами как бы чистый лист, и потому Вы можете избежать многих ошибок, которые в Европе постепенно и незаметно накапливались...»
Петр воспринимал понятия «Россия» и «Европа» не как антагонистические, не в духе прежних суждений «Москва — третий Рим» и не как Антиевропа против Европы Карла Великого (подобно славянофилам XIX века), а считал Россию, с ее северными территориями и до самого Тихого океана, частью единой и великой Европы. По языку и этнически Россия принадлежала к культуре Европы, поэтому при Петре I происходила европеизация страны, приобщение и возвращение к западной европейской культуре, что означало не придание иноземного облика национальным основам, но плодотворное стимулирование и развитие их. Именно эту цель ставил перед собой Петр I, что подтверждают все его преобразования. Особенно ясно свои замыслы Петр I выразил в 1714 году при спуске корабля в Ревеле: «Кому из нас, братцы мои, во сне снилось, лет тридцать тому назад, что мы с вами здесь, у Остзейского моря, будем плотничать, и в одеждах Немцев, в завоеванной у них нашими же трудами и мужеством стране, воздвигнем город, в котором вы живете; что мы доживем до того, что увидим таких храбрых и победоносных солдат и матросов русской крови, таких сынов, побывавших в чужих странах и возвратившихся домой столь смышлеными; что увидим у нас такое множество иноземных художников и ремесленников, доживем до того, что меня и вас станут так уважать чужестранные государи? Историки полагают колыбель всех знаний в Греции, откуда (по превратности времен) они были изгнаны, перешли в Италию, а потом распространились было по всем Европейским землям, но по невежеству наших предков были приостановлены и не проникли далее Польши... теперь очередь приходит до нас, если только вы поддержите меня в моих важных предприятиях, будете слушаться без всяких оговорок и привыкнете свободно распознавать и изучать добро и зло. Указанное выше передвижение наук я приравниваю к обращению крови в человеческом теле, и сдается мне, что со временем они оставят теперешнее свое местопребывание в Англии, Франции и Германии, продержатся несколько веков у нас и затем снова вернутся в истинное отечество свое — в Грецию. Покамест советую вам помнить латинскую поговорку «Ora ellabora» и твердо надеяться, что, может быть, на нашем веку вы пристыдите другие образованные страны и вознесете на высшую степень славу Русского имени».
Петр I в этой речи не только изложил «программу» развития самосознания русской нации на будущее — здесь он представил зачатки «русской идеи», которая в дальнейшем будет волновать лучшие русские умы; он предвосхитил шпенглеровский «Закат Европы»; а главное, он показал истоки той национальной гордости и высокой самооценки русского народа, которые были столь непонятны и чужды западному европейцу во все времена.
В начале XVIII века Московия прибыла в Европу на равных правах, и Европа, в конце концов, это приняла и осознала.
